К Ненашеву, в мокрой от пота гимнастерке, пришел командир роты.
— Комбат, нас окружают. Ползут, как тараканы!
— Да, пора уходить. Готовься, отходим через полчаса.
Они только что отбили третью, какую-то подозрительно вялую, попытку взять форт через канал, но вновь потребовавшую от них расхода мин и патронов. Дальше немецкие батареи опять принялись утюжить бетон.
Сменили тактику, теперь хотят измотать, добиться деморализации.
И что-то у них уже получалось. Люди выжидающе поглядывают на него. Не дурные, понимают: как отрезали снабжение, так и стал выбранный Пановым «шверпункт» для каждого смертельной ловушкой.
Передав через связиста просьбу о прикрытии, пусть выкинут пару «Максимов» в рощу, Ненашев, приказал сворачивать рацию. Затем, зло скалясь, словно к гире, примерился к ящику «шесть-пэка трет бока».
Как-никак, а средства связи терять нельзя. Еще пригодится! Эх, быстрее бы перестали бояться и осознали, что все эти стекляшки, проводочки, контакты, тумблера есть смертельное для врага оружие.
— Товарищ майор, а что с ранеными?
— Что с ранеными? — вздохнул майор, — Несем с собой!
Но через три минуты перед комбатом появился разгневанный военфельдшер.
— Я категорически запрещаю трогать тяжелых пациентов. Нужна машина или сразу убейте их сами! Пятерых вообще бесполезно куда-то нести.
Дальше медик продолжал шепотом:
— Еще два-три часа и… Понимаете? Так зачем их еще мучить? Должна же быть у вас совесть, чувство сострадания, наконец. Ну, не черствый же вы человек!
Панов пошел вместе с ним, но молчал в ответ.
Как хорошо в книжках: если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой.
А тут не в сюжет. Стонут и бредят раненые. Разворочена грудь, перебит позвоночник, осколком вырвало живот, снесена часть черепа, внутренняя кровопотеря, медленно, но верно убивающая человека.
Под ногами майора хрустели использованные ампулы, какие-то пузырьки, белели куски бинтов, испачканных кровью.
Вот еще один, внешних повреждений нет, лишь немного пожжена одежда. Но без сознания, вздут живот, дышит с трудом и, заходясь в непрерывном кашле, выплевывает кровавые сгустки изо рта.
Медик изумленно посмотрел, как Саша машинально щупает пульс и кладет сложенные указательный и средний палец на висок.
Скромных познаний в военной медицине, внушенных Панову, хватило понять — баротравма легких. «Смерть наступила от после взрывной декомпрессии», пробормотал в памяти знакомый голос вечно пахнущего спиртом и формалином судмедэксперта. Точно, запах!
Комбат, не морщась, прикрыл бойца до пояса, скрывая невольный позор, а после повернулся к нему:
— Укол сделали?
— Сделали!
Сколько мог ампул с морфием, столько комбат достал, за что медик был ему благодарен. Вкалывали обезболивающее средство, избавляющее от шока, в лучшем случае на батальонном медицинском пункте, до которого тут, как до Луны. Как страшно даже врачу слышать крики тех, кому ничем не помочь.
— И что вы предлагаете? — зло спросил его комбат.
Бросить раненых нельзя. Как дальше он сможет смотреть в глаза бойцам? Что они подумают? Мол, как потекла кровь, так ты сразу — ненужная обуза для командира. И остаться с ними нельзя. Напрасно погубит способных сражаться людей.
— Я останусь с ними!
— Что немцы с ранеными делают, известно?
— Это все ваша пропаганда. Не верю! И не надо, не спорьте со мной. А если даже так, вы что, самоубийца? Я у вас, Ненашев, слава богу, хоть что-то начал понимать в военном деле. И как вы думаете с таким грузом под огнем пробежать полкилометра?
— Хорошо, оставайтесь, — вздохнул майор.
Врач спасал ситуацию, позволял Ненашеву, как пишут в дурацких самурайских книжках, «сохранить лицо». К черту такое лицо!
И что, пропущен момент, когда надо было валить всем, вместе с корректировщиками? Нет, не верно!
Немцы ожидаемо вцепились в этот «шверпункт», опасаясь повторения. Ответный артогонь русские вели непрерывно более двух часов, подгадив «блицкригу» на юге Бреста везде, где можно. Далее события стали складываться для немцев еще хуже. Стрелковый батальон и пограничники постепенно вступали в бой с 130-м полком 45-й пехотной дивизии, активно же действовать немцам мешала четверка минометов и три станковых «Максима» с оптикой.
Все вместе они контролировали поле перед воротами крепости, выходящими на юго-восток, не давая немцам продвинуться более чем на восемьсот метров от реки.
Но это еще не все. В бинокль Ненашев ясно видел, как по южному и северному берегу Мухавца на восток шли люди. Единственный безопасный путь из цитадели мимо внезапно ставшего негостеприимным города.
Моряки не только выполнили свою задачу, но и умудрились завести в порту Бреста буксир, прицепив к нему баржу, немедленно облепленную бежавшим от войны народом.
Он орал, сообщая это, что придавало бойцам сил. Значит, воюют они не только за Родину, а спасают своих товарищей, женщин и детей, не давая врагу полностью замкнуть кольцо.
Мог уйти сам? Да, майор просто обязан перейти в более удобное и безопасное для управления место. Но… нельзя. Панов помнил, с чего обычно начинался, как бы это мягче сказать, отход в сорок первом. С глаз долой от полков уходил штаб дивизии, в том же направлении дальше тянулись и они, а комбат, бормоча: «что, я рыжий», уверенно снимал роты с позиций, всем сердцем веря, что начальство его бросило.
Нет, не от хорошей жизни всю войну пеняли начальникам: не отрываться от войск! — и заставляли приближать штабы к передовой.