Опытный кролик - Страница 27

Затем случился победоносный польский поход, где Красную Армию встречали цветами, а если стреляли, то из кустов. Иволгин радовался грандиозным событиям и долго рассказывал бойцам, как угнетают и ополячивают паны белорусский народ, как тяжело и мрачно жить рабочим в капиталистической Польше.

Но просил красноармейцев не рассказывать о колхозах и полном отсутствии в СССР частной торговли. Указание дал политотдел — мол, не надо отталкивать от себя мелкобуржуазный элемент.

О! Какое это было время!

Каждый боец шел у местных за профессора, и его жадно слушали все: рабочие, крестьяне, интеллигенты. И совсем неважно, что он рассказывал! Главное, это был советский человек, из справедливой и счастливой жизни в Советской стране.

Народ на митинги ходил тысячами, сколько бы их не проводили. Оратор, сменял оратора и, со слезами на глазах, благодарил Красную Армию.

Энтузиазм и радость неимоверная — люди жадно слушали советские песни, по десять раз подряд пересматривали новые фильмы. Казалось, огромная птица счастья накрыла крыльями долго не знавшую радости землю, воплощая в реальность вековую мечту о сытой и счастливой жизни.

Но как-то удивились бойцы и сам Алексей, видя полные товаров и еды магазины. Свободно и дешево продавались костюмы, часы, отрезы тканей и прочее, с трудом добываемое в стране, обложенной со всех сторон врагами-империалистами.

Но сказка скоро кончилась.

Когда Иволгин уезжал на войну с белофиннами, на митинги местные граждане уже не ходили, слушать долгих речей они не желали и постоянно ехидно интересовались у очередного оратора: когда же, наконец, привезут в село мануфактуру, сахар, промтовары и продукты, которые здесь не вырастить. А стоило Алексею вновь заговорить о счастливой жизни, то сразу следовал язвительный вопрос: «Так, когда же все это будет у нас?».

Где-то наверху помудрили, поскрипели мозгами и дали новую установку: счастливую жизнь надо еще заработать. Подтянуть живот, терпеть лишения и продолжать строить социализм. Но людей уже было не пронять, и дальше своей части Иволгин старался не ходить. Позора не оберешься.

Дальше Алексей наслушался всякого по дороге в Финляндию. «Закрой рот, зубы простудишь!», часто обрывал его командир роты, считая Алексея пустышкой, никчемным человеком, а агитацию — ненужной болтовней. Командир оказавшись настоящим пророком. Политрук серьезно заболел. Шла их дивизия на быструю и победоносную войну в шинелях, буденовках и сапогах. Уже потом, в холода, интенданты постепенно переодели всех. Никто в армии не думал, что война затянется до зимы.

А каким все поначалу казалось радужным, трудностей не ожидалось! Ехали они туда с настроением замечательным и полной уверенностью в победе. Да мы их на раз! Правительство белофиннов уже сбежало из Хельсинки! Они оттуда, а мы туда. До скорого свидания! Все, с улыбкой на лице, приглашали друг друга отобедать в Хельсинки. Чёрт возьми, и он сам, на полном серьезе, готовился туда поехать!

В госпитале политработника унизили еще раз.

Многострадальный трудовой народ Суоми в марте сорокового, все таки добился окончательного «укрепления дружбы и собственной безопасности вместе с Советским Союзом». Но не всякий человек, даже не ослеплённый животной злобой и не одураченный брехливой буржуазной печатью мог предвидеть, что сгинет в этой кутерьме народное правительство и революционная армия. Заключать мир пришлось с «давно обанкротившейся правительственной шайкой».

И что Алексей мог возразить тем раненым командирам, весело и цинично тыкавшими пальцами в два номера центральной газеты с разницей в три с половиной месяца? Впрочем, подшивку «Правды» за тридцать девятый год быстро убрали с глаз внимательных пациентов .

Иволгин молчал, повернувшись к стенке, прячась от насмешливых взглядов. Не позора хотелось человеку, искренне желавшего учить детей по правде. Она должна быть одна, и именно в нее, он как коммунист, истово верил.

Выздоровевшего телом, но не душой, политрука отправили в политотдел 62-го укрепрайона. Указ об укреплении единоначалия Иволгин встретил с тайной надеждой на свою демобилизацию. Мечта не сбылась, и несостоявшийся учитель начал сторониться людей. Однако, и так его ценили за правильную речь и грамотность, хорошо составленные тексты лекций, речей и докладов. Но, никакой инициативы! Тематику присылали сверху, старясь предотвратить любую неожиданность от местных политбойцов.

Чувствуя, как что-то в нем умирает, Алексей, попросил у Печиженко назначить его на любую должность в обычную часть. Ему очень хотелось и казалось очень важным вновь научиться говорить с людьми, вернуть себе самоуважение Иначе зачем жить, призывать что-то строить или кого-то клеймить, если говоришь одно, а думаешь по иному?.

Начальник политотдела не стал возражать перспективному подчиненному. Полковой комиссар по жизни знал, что каждый на такой работе должен однажды перегореть. Если не сможет, то Алексею и до беды не далеко. А самого Печиженко никто с толку не собьет. У него опыт!

Полковой комиссар сердцем никого не жег, а шел в строю и в ногу со временем, привычно занимаясь порученным делом. Он постоянно держал связь с обкомом, сверяя поступающие сверху, по военной и гражданской линии, партийные указания.

Глава шестая, где Ненашев получает «королевскую» печать (3 июня 1941 года, вечер вторника)

— Пошли учиться, — вздохнул Суворов. Приказание надо выполнять.

— Хочешь сделать из меня строевика, пока он там? — тихо, но уверенно спросил Алексей. Ему вдруг показалось, что он разгадал загадку в поведении комбата. Тот вовсе не стремился к военным парадам, а наглядно доказал, что они с Владимиром не понимают друг друга.