Майор Царев потрясенно смотрел, как палаточный лагерь полка, где сорок минут назад еще спали его бойцы, накрыл огонь артиллерии. Но удар был комбинированным. На парк, невидимый с западного берега, звено пикировщиков практически в упор вывалило фугасные бомбы.
Хотя полк подняли по «боевой тревоге», без жертв не обошлось.
К частым подъемам привыкли, и везде, несмотря на запрет, находились люди. Кто-то залез под нары и, повернувшись на бок, досыпал, кляня неуемное начальство, заранее зная, что именно его обязательно оставят в лагере.
Дивизионы не могли просто так, без надзора, оставить имущество, впрочем, как и сразу все нужное взять с собой.
После первого, грянувшего взрыва, начальник штаба полка успокаивающе улыбнулся:
— Не бойтесь, это маневры, наши учения.
— Какие, к черту, учения! — заорал командир первого дивизиона, наблюдая, как от палаток прыснули хозяйственники. Под одним из бежавших ушла вниз земля, и взрыв снаряда выбросил вверх лишь один песок.
Потом нелепо погиб инструктор по пропаганде.
После того, как в небе пронеслись две волны немецких самолетов, политрук решил снять портреты Ленина, Сталина, Кагановича, Молотова висевшие на деревьях в летнем клубе.
Ох, сколько сил было угрохано на четыре полотна размером полтора на два метра. Как долго искали художников, добиваясь их перевода к себе, желая блеснуть в корпусе лучшим оформлением агитационной площадки.
Теперь на месте клуба — воронка от бомбы весом килограммов в сто. Что-то длинное, белое и тонкое, капая желчью вперемешку с кровью, неторопливо качается на ветке.
В парке горят деревянные макеты, а аккуратно посыпанные песком площадки превратились в изрытую землю.
Комполка лихорадило, пробирая до костей, но боялся Царев не за себя.
Десять минут! Десять минут, и дивизионы понесли непоправимые потери. Почему? Почему никто, кроме Максима, его не предупредил?
Царев вспомнил искаженное лицо Ненашева и машинально посмотрел на подаренные часы. Немецкие! Да он все знал заранее! Целый месяц для маскировки парков отвел Нарком, но как однокашник его торопил! И буквально вышиб из Дома Красной Армии.
«Это измена», мысль, как молния, ударила в голову Константина. Их специально подставили под удар немцев! Их командарм предал свою армию, а Максима специально выперли из разведотдела в укрепрайон, чтобы в начале войны сразу похоронить в доте. А какие у него данные! Просто по звуку начавшейся артподготовки ясно, как Ненашев прав в расстановке фашистских батарей.
Грохот выстрелов со стороны Бреста нарастал. Клубы дыма поднялись в воздух, а земля дрожала под ногами. Какой же силы нанесли удар! Деревья лишались ветвей и листвы. Гибло все живое, что не могло укрыться. Обезумевшие лошади, сорвавшись с коновязей, с диким визгом носились по территории крепости, избиваемые осколками.
— А вот и наши соколы! Теперь фашисты ответят за наглую провокацию, — обрадовался начштаба полка и зло погрозил кулаком на запад. Сквозь грохот артиллерийского огня он первый расслышал нарастающий звук в небе.
Над ошарашенными людьми стремительно пронеслись самолеты с белыми крестами на крыльях. «Юнкерсы» в сопровождении «Мессершмиттов» шли, как в парадном строю. Вот это вызвало еще больший шок и растерянность.
Увы, для господ «историков», но советский строй не рушился в их глазах людей, как карточный домик. Никто не думал бросать оружие. Они верили в силу Красной Армии и в товарища Сталина.
Если немцы присягали лично Адольфу Гитлеру, то человек с оспинами на лице просто расписался под текстом Военной присяги, готовый, как и любой командир или боец, до самой смерти стоять за Союз Советских Социалистических Республик.
Однако, где наша авиация? Где прикрытие с воздуха?
Как неправильно началась эта война, к которой давно готовились и ждали.
Запинаясь, вновь заговорил замполит. Надо обязательно собрать бойцов и командиров на митинг. Сплотить людей, еще до того, как придут директивы сверху. Ну, а пока следовало немедленно провести партийное собрание, обсудить текущий момент и выработать коллективную резолюцию .
— Ты что, дурак! — заорал на него начальник штаба, чтобы смазать собственную неловкость.
— А ну, молчать! — рявкнул Царев, сознающий обстановку лучше всех. Теперь он должен, нет, просто обязан, сделать выбор.
Радисты от Ненашева давно прибыли. С ними где-то сорок пограничников и несколько, прихваченных по дороге, пехотинцев.
Опять Царев поймал два злых и возмущенных взгляда. По рации ему передали, что комбат перестал материться и ушел вниз к пулеметам, мрачно обещая однокашнику-майору являться в кошмарных снах.
Но где, черт возьми, настоящий приказ! Или подчинится Максиму, как начальнику обороны Бреста с юга. Нет, не такую он ждал от Ненашева бумагу!
Гул моторов рядом заставил всех побледнеть.
— Немецкие танки! — истошно крикнул кто-то рядом, заражая паникой.
Даже бронемашина с пулеметом, ворвавшаяся на их позиции, означала смерть для бойцов. А ну, возьми и поверни резво пушку, весом в несколько тонн. На то и рассчитаны требования не к гаубице, а к противотанковой артиллерии.
Люди заметались, забывая, что до границы хоть и пять километров, но не делись никуда леса и болота, по которым не то что легкий танк не пройдет, пехотинец увязнет, а на дорогу наведены пушки.
— Прекратить истерику! Идут наши! — заорал присланный комбатом пограничник, выпустив полдиска в воздух. Пусть вразумятся, наконец, армейцы!