— Товарищ капитан, вам лучше уйти — раздался тихий хихикающий голос невидимого пограничника.
Да, боец прав. До начала войны проявлять искренность — непозволительная роскошь, а как хотелось еще и встать на карачки, высоко подняв корму и хлопнуть себя по заду.
На другом берегу немецкие офицеры успокаивали взбешенного полковника. Каков наглец!
Зеркала в батальоне не нашлось.
Вернее, очень большого зеркала, где можно разглядеть себя целиком. На другие размеры заказ от комбата хапвзводу давно поступил, годились, в том числе, и крупные осколки. Но все куда-то девалось, а на вопросы Ненашев с сапером загадочно улыбались.
Вот так, внешний вид Иволгина мог оценить лишь взгляд со стороны. Желательно, чтобы смотрел комбат, способный попутно придать Алексею особый военный лоск. Водилась у начальника пара вещичек.
Ненашев внимательно осмотрел замполита.
Свежая прическа, форма с иголочки. Комбат чуть не закашлялся от резкого запаха одеколона «Шипр». Ох, комиссара точно не пустили бы к Сталину, тот предпочитал «Тройной», как единственный парфюм, не вызывавший у него аллергии. Вместо «нагана» — «Токарев» Максима, но не в новенькой, а потертой кобуре. Такие же и ремни. Взамен армейской «финки» — ночной трофей Ненашева.
— Ну, как, — немного смущаясь, спросил старший политрук. Хотелось произвести впечатление аккуратного и «бывалого» командира. Очень статусную вещь — наручные часы — Алексей надел так, чтобы все заметили. По старой моде, поверх манжета гимнастерки.
— Во! — поднял большой палец комбат и улыбнулся.
Ничего в мире не меняется. Сейчас все же легче, чтобы казаться значительным, нужна большая кобура и клинок подлинней. А еще — крупный агрегат с часовой стрелкой. Может, Иволгину еще компас нацепить?
Панов в той жизни носил другие игрушки, чем чуднее, тем моднее. Хотя сейчас полжизни отдал бы за планшет или обычный ноутбук, без наворотов и тех терабайтных попаданческих наборов. Становилось сложным нести в голове информацию.
Иволгин похвале обрадовался. Эх, ему бы еще медаль или даже орден. А пока на груди весело блестят заслуженные значки.
Панов думал, угадал бы кто, не заставший время до «перестройки», куда собрался старший политрук? Влюбился? Ага, щас! В Бресте сегодня открылся расширенный пленум обкома партии.
Любое шевеление рядом рассматривалось капитаном с точки зрения полезности или вредности для Красной Армии. То, что позволит ей сражаться — хорошо, остальное — плохо. Такая политическая платформа, простая, как два пальца об асфальт. Может, это и позволило убедить Елизарова если не в заговоре, то в саботаже особо крупных размеров.
К партии и комсомолу Ненашев относился с тех же позиций.
В батальоне приветствовал. Если есть что-то, кроме военной дисциплины, сплачивающее людей в единое целое, то во благо, хорошо. Жаль, но особой личной примерности у ребят не наблюдалось. Все, как и всегда, зависело от конкретного человека, а не от наличия красной книжечки в кармане. Уж слишком много, на его взгляд, в тех же «комсомольцах» случайных и равнодушных людей.
Ненашев не выдержал. Может, наконец, разберется комиссар по своей линии?
Алексей пожал плечами, у нас не лучше и не хуже, чем у других.
Все, что можно, он делает. Поговорил почти с каждым. Поставил тех, кто сознательнее и грамотнее, заместителями и помощниками политруков.
Слишком идеализирует людей их капитан. Он и так разрывается между двух огней. Надо быстро увеличивать партийную и комсомольскую прослойку и, в то же время, принимать в партию и комсомол только лучших бойцов и командиров.
Максим удивленно поднял бровь. Вспомнилось кое-что важное и давно забытое. То ли план по валу, то ли вал по плану?
«Он что, с луны свалился?», обиделся Иволгин, видя разочарованный взгляд командира.
— Товарищ комбат, поймите. В батальон призваны бойцы, недавно отслужившие в Красной Армии. С первым призывом было бы гораздо проще.
— Те непуганые, что ли? — усмехнулся капитан.
Панову хватило двух месяцев в мотопехоте, чтобы окончательно расстаться как с гражданскими иллюзиями, так и с моральным кодексом строителя коммунизма. Не все, что пишут и говорят об армии, правда. Но и не все — ложь.
Замполит на секунду замялся и кивнул. Грубо, но зато верно.
— И, с учетом проблемы, в партийной организации трое без партбилетов.
— Это как же? Просто пришли и сказали, что коммунисты, или что потеряли?
Максим не верил, что попал в общество, где джентльменам уже верят на слово.
— Зачем так, справки предоставили, что не выдали, — улыбнулся Алексей. Надо дать комбату Устав ВКП(б) прочитать и другие документы. Мужик он, конечно, грамотный, но чаще шпарит цитатами из съездов и краткого курса.
— Даже кандидатские карточки?
— И их тоже. У нас иной целый год ходит до партийного билета .
— Ну и бардак.
— Не говори, мы лишь недавно порядок начали наводить — тяжело вздохнул Иволгин, — Но знаешь, я бы тебе партбилет сразу выдал.
У бывшего полковника глаза медленно поползли на лоб.
Панов жил в проклятую эпоху перемен, постепенно забывая времена до перестройки. Что, не было тогда на улице радостных лиц? Были, есть и будут всегда. Люди рождались, умирали, мечтали, любили, радовались и огорчались. Ходили в гости, традиционно и не совсем, заканчивали субботники. Но… о вихрях яростных атак только пели.
Очень хорошо и приятно дремалось где-то в заднем ряду, под привычные и знакомые с детства слова. Такой молодой Ленин с курчавой головой вез саночки куда-то вдаль. Вечная битва за светлое будущее постепенно свелась в быт. Люди ко всему привыкают. Бытие и определило сознание.